Вот, допустим, Евстигней ковыряется в носу и совершенно скотским образом отказывается прикрыться платочком. Когда же приличные люди делают Евстигнею замечание, он пожимает плечами и начинает молоть, что ентова природа его такова, а ежели захочет, то он даже и на площадях тоже ковырять может, и в присутственном заведении!

Другу Евстигнея Аполлону ковыряние в носу видеть противно. Он разрывает с Евстигнеем всяческие связи, прилюдно обзывает его сукой и падалью и грозится ему за присутственное заведение надавать по мордасам. Даже специально так форточку газетой залепливает, чтобы оттуда Евстигнеевы окна не видно было, и друзей своих просит с ним тоже не общаться.

У Аполлона — трое румяных детей, а жена ему такую селёдочку делает под шубой, пальчики оближешь, и умирает он счастливым стариком, полным собственного достоинства и даже некоторой гордости за то, что по лжи не жил и кому не надо руки не подавал, и все его очень уважают и любят.

Другу Аполлона Евгению Ильичу тоже Евстигнеевы забавы не по душе, хотя самого Евстигнея он толком не видел, разве что на семейных праздниках. Поэтому он Евстигнея специально находит и бьёт ему морду на остановке маршрутного такси номер 602 и потом ещё раз, хотя это не тот Евстигней оказался, а просто тёзка. В подпитии, а иногда и трезвым тоже Евгений Ильич говорит, что нужно не просто в троллейбусе таких стыдить, а специально к ним домой приходить и смотреть — куда-то они на людях свои грабли поганые потянут, а? А если потянут, то ввести такой специальный закон, чтобы за это били на площади плетьми и ещё специально плювали, потому что так им и надо. И ещё другой закон, чтобы ноздри таким зашивать, потому что дышать и ртом можно, а этот ирод нос не по-пионерски использует. Это у нас ещё гуманно, а на Востоке за такое вообще пальцы отрубают.

Закон, чтобы нос зашивали, не принимают, потому как казённые нитки мышами погрызены, а плетьми Евстигнея всё-таки бьют, хотя не очень больно, но зато четыре раза. Но это потому что он дурачок и продолжает в носу ковырять, а ведь говорили по-хорошему.

Евгений же Ильич умирает в тридцать восемь от желчной колики и ещё потому что жалованье их бригаде сократили, и грустит он перед смертью, что нет в мире справедливости.

Я думаю, мы с вами умные люди и друг друга поняли.