триггер-ворнинг: пост формата «нерд-рейдж» на тему «книга лучше».

в гик-сообществе широко распространено мнение, что концовка сериала «Игра престолов» безбожно слита после пятого сезона. мол, закончились книги, сценаристы растерялись, ну а дальше Дэни kinda forgot про вражескую армию за углом.

критика, безусловно, верная. но что современники обсуждают недостаточно — так это что сериал слит сезонов после двух.

и речь не про очевидные изменения, в итоге приведшие к неочевидным последствиям: изменённые или вовсе исчезнувшие сюжетные линии (леди Стоунхарт) и образы персонажей (вы вообще помните, насколько Серсея внешне тихая и женственная?). понятно, что при адаптации книги чем-то приходится жертвовать, а на кого-то у авторов адаптации может быть свой взгляд. вполне реально переложить произведение, поменяв часть сюжетов и даже отдельные образы, но в целом сохранив дух.

но чёрт возьми, после первой пары сезонов в сериале «Игра престолов» совершенно не такой сеттинг, как в книгах. и очень мало именно что их духа.

после первой пары, не после пяти.

взять, к примеру, белых ходоков. вдумайтесь на секунду в то, что:

а) в книгах они почти не называются белыми ходоками, обиходное название для них — Иные;

б) у них нет предводителя в духе Короля Ночи из сериала; тот их «центр силы», что мы мельком видим, называется «сердцем зимы», и это некое запредельное сияние за гранью мира; Иные не армия, а сила природы;

в) при этом Король Ночи — это исторический персонаж, древний командир Ночного Дозора, который взял Иную в жёны, имел некое «ужасающее правление», потомков и двор, при котором творились неясные ужасы; то есть да, в этом мире можно заключить брак с силой природы;

г) Иные холодны и мертвы, но ничуть не похожи на беснующуюся нежить из сериала. они беззвучны, изящны и серебрятся лунным морозом. они скорее призраки (пусть и телесные), чем личи.

и главный пункт в этом списке — третий. в сериале «Игра престолов» мы видим мир людей и их политических интриг. но мир «Песни льда и пламени» — это не мир людей, пусть повествование и ведётся от их лица, и фокусируется на их проблемах. но они всё время краем глаза задевают мир, который за пределами кучки замков растворяется в не-человеческом, и приближающееся нашествие Иных — собственно, демонстрация того, что люди не могут от не-человеческого отвернуться.

сейчас расскажу, как спасаюсь от жары, задавая самой себе тупые вопросы.

нашла вот такое изображение Христа. для меня не новость, что разные культуры подгоняли изображение Спасителя под себя, китайцы рисовали с раскосыми глазами, копты — темнокожим, а американцы вообще голубоглазым блондином с решительно неназаретским розовым румянцем. но эта работа меня удивила, поскольку автор её — Симоне Мартини — итальянец.

мои отношения со Средневековьем похожи на отношения лопоухой собаки с садовым разбрызгивателем: ужасно интересуюсь, радостно ношусь рядом, но каждый раз пробегаю мимо и немедленно стряхиваю знания. поэтому для меня открытием становится то, что наверняка очевидно культурологам, антропологам и историкам.

к счастью, у меня под рукой есть Корнел и википедия!

их совокупные усилия подсказали мне следующее. когда мы говорим «итальянская средневековая живопись», мы кого представляем? черепашек-ниндзя, конечно, то есть всяких там Донателло да Микеланджело. представляем мы именно их потому, что флорентийская школа живописи, к которой они принадлежали, в итоге победила и прожила дольше, поэтому и стала для нас, неучей, синонимом «итальянской».

но на самом деле всё было не так просто, и в Италии тогда (в XIV веке) конкурировало несколько школ. (даже забавнее — конкретно в Тоскане конкурировало!) вторая называлась сиенской, и именно к ней относился наш художник Мартини, который нарисовал пикрилейтед.

сиенская школа сильно росла из византийской традиции, которую мы с вами хорошо знаем по иконам. пока черепашки-ниндзя стремились к реализму, перспективе там всякой и прочей правильной анатомии (подходу, который и стал мейнстримом в живописи позже, почему они и победили), сиенцы рисовали Духовность. ну, выделяли то, что важно по смыслу, а не то, что в реальности такое по пропорциям, и всё в этом духе.

(ах, как прекрасен был бы мир победившей сиенской школы!)

но вернёмся к нашему Иисусу. про сиенскую школу, конечно, всё очень интересно, но плохо объясняет, почему Спаситель на этой работе Мартини нарисован каким-то алеутом. на других работах Мартини мы находим святых с очень тёмной кожей и со стилизованными раскосыми глазами, но и то, и другое сразу я не нашла нигде.

здесь вы, вероятно, ожидаете увлекательной разгадки в конце расследования, но её нет. я не нашла ни у Мартини, ни у его заметных современников и источников вдохновения больше изображений святых с настолько выраженно неевропеоидными чертами. и не знаю, почему этот получился таким.

в википедии упоминается, что работы Мартини подвергались реставрации (правда, про эту конкретно ничего не говорится). Корнел предположил, что, возможно, реставрировал этого Христа другой художник с другой рукой — у них тогда было другое к этому делу отношение, воспроизвести оригинал точь-в-точь не пытались. это бы объяснило, почему картина стилистически будто бы выпадает из ряда его работ.

но интереснее всего тут, конечно, наблюдение за тем, насколько наше современное представление о значимых этнических чертах — оптика из узенькой бойницы современности. из всего своего относительно неудачного рисёча я делаю вывод, что для итальянских художников XIV века, следовавших по стопам византийской живописи, люди с более и менее тёмной кожей, более и менее вытянутыми лицами и раскосыми глазами были единым континуумом, в котором, разумеется, были свои каноны красоты, но в целом довольно разнообразные. разнообразнее, сказала бы я, чем в работах Северного Возрождения (Дюрер, Брейгель и т.д.), где все тощие, лобастые и длинноликие.

а это, товарищи, значит, что если мы рассматриваем себя (с нашей кириллицей и православием) как остаточный плод византийской культуры, то дивёрсити — крайне и крайне традиционная ценность.

мне всегда хотелось быть весёлым любознательным долбоёбом и никогда не хотелось быть экспертом.

жизнь человеческая коротка, полна боли и лишений, но одно из немногих удовольствий, доступных почти каждому, почти везде и всегда — это радость познания. и я не о каком-то, знаете, пафосном Познании Канта, а Также Средневековых Трактатов и Что Там Ещё Умные Люди читают.

а почему Зоуи Дешанель НАСТОЛЬКО меняется, если перекрасить ей глаза в карий? а в какой мере можно называть политических лесбиянок (то есть дам, утверждающих, что ориентация — это выбор и политическая позиция) лесбиянками? а всё-таки, блин, почему «буба» и «кики» так работают? а инвестиции нашей правящей верхушки в генетические программы — это правда поиски бессмертия? почему, блин, мы смеёмся над мемом «на самом деле это называется эфебофилия», когда оно НА САМОМ ДЕЛЕ называется эфебофилия и значительно отличается от педофилии, какого дьявола социальной нормой стало приравнивать эти два явления? а если всё-таки Кант, то можем ли мы рассматривать его философию в отрыве от того, что он умер девственником?

почему я читаю статью «топ-10 самых известных девственников»?

почему я больше не чувствую, что могу думать вслух?

потому что с какого-то момента некоторые люди стали воспринимать меня как Эксперта, а мои слова — как Тезисы. а может, воспринимать стали как Медийную Фигуру, а слова — как Позиции. в общем и целом не так важно, какими полувыдуманными добродетелями награждает меня общественность. итог один: даже не твиты, а глубинные реплаи в каких-нибудь тредах звучат как будто с броневичка, как будто я не болтаю, а выступаю. как будто это тезис, позиция, манифест.

ну так вот мой манифест: я долбоёб. always have been.

я хочу быть долбоёбом и жонглировать в воздухе блестящими фантиками от конфет, заниматься дурацкой умственной гимнастикой, спорить о чепухе, забывать и снова с изумлением обнаруживать факты школьной программы — и не стыдиться того. я хочу, чтобы вообще всем желающим можно было быть долбоёбами и писать мимоходную дурь, при желании спорить и расходиться, а не повисать друг у друга на горле хваткой впавшего в rigor mortis бульдога.

я всегда ценила любопытство превыше ума, а ум — превыше серьёзности. впрочем, что уж там, я и лосиную какашку ценю превыше серьёзности.

в последний год с моими щами происходят пренеприятнейшие изменения. их сводит гримасой Серьёзного Человека.

но вот хер тебе. хер тебе. я не поддамся общественному давлению, пытающемуся нарисовать из меня не долбоёба. я по капле выдавлю из себя солидного состоявшегося человека. я обязательно выживу.