…а он караулит меня у подъездов спящих домов,
нервно курит, посвистывает, стараясь казаться чужим,
и я знаю, я вижу — он правда чужой. но в то же время — он мой,
он мой от проглаженных брюк до галстучного зажима.
он носит седое пальто и курит противный табак,
наверное, любит кино про гангстеров; спорт и жену;
умеет козла забивать, посещает по пятницам бар…
всецело пропитанный буднями, он мне, несомненно, не нужен,
и всё-таки я воровато спешу — чтоб услышать, обнять;
полпары минут каждый день — на бегу, на лету, на заре —
услышать безумный шёпот о том, что — во мне, для меня,
и мною — навечно — он мой…
он ждёт. и его — зовут Фрейд.

то ли опыт бедный,
то ли неудачный…
ах, вы нынче бледный,
сударь, ну не плачьте!
всякое случается
тут на белом свете:
чаянья и чайники —
разве ж мы в ответе?
разве ж виноваты мы,
что от нас «желают»?
нервные, не ватные!

им же пусть дела их
сами и аукнутся
вы беду не кличьте,
путники и путницы
все мы — по привычке.
а самим нам хочется
огоньку и крова,
сна, не-одиночества,
чуточку спиртного,
пса с в зубах тапчонками,
гольфа, плюшек, клюшки,
нарожать девчонок и
им дарить игрушки…
что же вы тоскуете
о полётах в космос?
час настанет — улетим,
если будет просто.
мы же просто смертные,
для чего нам небо?
небо — непомерное,
небо людям — небыль.
так что перестаньте,
наслаждайтесь сущим.
знаю, вы мечтатель…
ничего, прищучим!

ну, пойдём к обедне
и отставить мрачность!
опыт просто бедный
ваш. и неудачный.

а я сегодня встала рано,
я съела ножку от дивана,
набила ватой нашу кошку —
поела «Вискаса» немножко,
набила трубку табаком —
заела «Вискас» мундштуком;

любила всех головоногих,
маршировала с дядей в ногу
(таким, зелёным, в светофоре),
нашла в себе люминофоры,
три зёрнышка и милу биться
за право на съеденье Ниццы;

посыпала железом пенку
на молоке; через коленку
красиво обмотала рыбку
пятнадцать раз. потом с улыбкой
нашла родителей в капусте…

всё жду — когда ж меня отпустит?!

читается неровным почерком

Неудобная улыбка натёрла
шею тонкую как будто до дырок,
мне уже почти два раза четыре,
я мечтаю стать великим актёром,
а пока вот только скучная школа,
в школе очень, говорят, много всяких
неокрепших детских. Вот — забияки,
вот — заучки, вот фанаты «приколов»;
вот учительница в глаженой блузке
глазом страшным: лошадиным и строгим —
всё следит, как мы читаем предлоги.
Математика, английский и русский —
всё она. И, кстати, вовсе не злая,
просто с эдаким квадратным мышленьем:
«хорошо — всё, что научно». Вот пенье
за предмет она вообще не считает.

Впрочем, это ерунда, не по теме,
в школу ведь, вестимо, ходят общаться —
это наше первоклассное счастье! —
где ещё так наболтаться со всеми!
Тут такое было, слышите, паци,
наша псина подавилась видяхой!
Эй, вы слышите? — Нет… стали кружочком,
эй! А мне в него никак не пробраться…
Ой, смеются! Что там, что там смешное?
(улыбаюсь) Нет, не слышно… скажите,
а? А знаете, наш пёс — долгожитель,
у него видяха сзади и вышла…

Смех. Мои тряпичные кеды —
да, дешёвые, с финансами плохо,
псу на корм ушли последние крохи.
Кстати, сам я в школе обеды
вот не ем. Скажите на милость —
на скупой комок макаронный
тратить деньги! Лучше в метро мы
с братом вместе!

Вот. Так случилось,
что хожу я в кедах тряпичных,
но ведь это мелочи, верно?
В них зато гонять по траве так
весело!

Пожалуй, логично.
Им моя улыбка не больше,
не нужнее глупого смеха,
в смехе — как в гробу, как в тюрьме, как
в спирте — я — ввезённый из Польши
скрюченный младенец-уродец,
выставленный в банке для шутки —
не уйти, не сгинуть, лишь жутко,
что и дальше этот народец
будет будет будет смеяться
над чужими кедами кеды
штука правда очень смешная
очень очень очень смешная

Я уже и сам улыбаюсь,
потому что это — так просто!
Проще, чем уйти и заплакать.
проще чем уйти и заплакать