Волк, Коза и…

«…послушай, — говорит ему коза. — все сроки вышли сорок дней назад». 

волк закрывает белые глаза. 

«пора признать: крестьянина не будет. там, за рекой, лишь клёны, тлен и мрак. я дура, ты дурак — так хватит врать, и если по-любому умирать, то, может, всё же сами и как люди?» 

болит башка. немного сводит пасть. 
он так устал. 
он очень хочет спать. 

«там был какой-то… то ли свинопас, 
то ли чабан». 

«там пусто, волк. там пусто. и нам с тобой никак не изменить тот факт, что мы совсем, совсем одни. здесь только ты, да я, да эта гниль, которая осталась от капусты. пусть я тебя как сорок тысяч коз любила — но давно и далеко. теперь мне снятся сырость и покой». 

он тоже хочет спать. 
и тесно в глотке. 

куда он шёл? он сам себе смешон. 

волк тихо отвечает: 
«хорошо». 

…и некий неприметный пастушок их за реку уводит так, без лодки.

wolf and goat copy

Теночтитлан

тут звонили. зовут в Теночтитлан — врут, что официально, но чую: по блату. так-то я веду из дома дела, но когда чешуйчатый и крылатый змей сулит питание, полный пакет, личный номер с видом на зиккураты — ехать нужно немедленно. налегке, чтобы не впадать в излишние траты.

там ведь плещет озеро Тескоко! я давно мечтал о командировке, но сорваться всё-таки нелегко. плюс возня с табуретом, люстрой, верёвкой. крюк вот, скажем, держится на соплях (от хрущёвской эпохи остались реликты), и хозяйку лучше б не подставлять — у неё и так с соседкой конфликты.

я всю жизнь боюсь ненужной возни, не люблю выписывать лишние петли…

…впрочем, путь простой, короткий и вниз.

завтра я проснусь уже в альтепетле.

и тогда на въезде в Теночтитлан, если я успею подсуетиться, мне дадут чешую,
два ярких крыла
и сердцебиение

сказочной

птицы

cut_head2.jpg

Sheep (Pink Floyd)

моясь в душе, я обычно перевожу песни. ну то есть как перевожу — перекладываю. ну то есть как перекладываю — перепеваю их на русском в головку душа так, как пела бы, если бы умела. ну и решила, что нужно хоть раз да записать.

не шибко близко к тексту, но зато с любовью и родными реалиями.


ну хоть песню клёвую-то послушайте

Овцы

тихо жуёшь свою травку на сочном лугу
не ожидая подвоха на каждом шагу

парень, не ссы
но где-то рядом — псы
за Иорданом не рай
а раздрай и дыра

может быть волки глядят на тебя неспроста?
тихо и мирно идёшь ты за стадом
долиною стали
ведь так закаляется сталь

вот поворот!
и ты раззявив рот
молча киваешь: пора
отправляться в рай

Господь — Пастырь мой
я ни в чем не буду нуждаться:
Он покоит меня на злачных пажитях
и водит меня к водам тихим
укрепляет душу мою цветными клинками
разверстает тело моё на крюках тверди
обращает почки мои в биточки
ибо сила его велика и велик голод
но пробьёт час, и твари дрожащие
после долгих рефлексий являя упорство
освоят искусство каратэ
се, мы восстанем
и покажем вам небо с овчинку

блея и млея мы каждому шею свернём
с левой шагают
ликующей стаей
те, что желают исправить тиранов огнём

новый сюжет —
псов отныне нет
но ты помолчи не поднимай головы
зачем тебе что-то кроме вкусной травы

Sheep

Harmlessly passing your time in the grassland away
Only dimly aware of a certain unease in the air

You better watch out
There may be dogs about
I’ve looked over Jordan I’ve seen
Things are not what they seem.

What do you get for pretending the danger’s not real
Meek and obedient you follow the leader
Down well trodden corridors into the valley of steel

What a surprise!
A look of terminal shock in your eyes
Now things are really what they seem
No, this is no bad dream.

The Lord is my shepherd, I shall not want
He makes me down to lie
Through pastures green he leadeth me the silent waters by
With bright knives he releaseth my soul
He maketh me to hang on hooks in high places
He converteth me to lamb cutlets
For lo, he hath great power and great hunger
When cometh the day we lowly ones
Through quiet reflection and great dedication
Master the art of karate
Lo, we shall rise up
And then we’ll make the bugger’s eyes water.

Bleating and babbling we fell on his neck with a scream
Wave upon wave of demented avengers
March cheerfully out of obscurity into the dream.

Have you heard the news?
The dogs are dead!
You better stay home
And do as you’re told
Get out of the road if you want to grow old.

***

мне восемнадцать, а мир ещё не захвачен! а ведь пора, брат, пора брать быка за рога! позавчера украл у мамы удачу — теперь на шее серебряная серьга.

мне двадцать два. роман до сих пор не в печати. скоро уже и не скажешь — мол, юный талант. сам позвоню. говорят, нужно просто начать, а домик сам сложится. только бы карта легла.

мне двадцать восемь. полный тухляк с кандидатской — всё конъюнктура, конечно. один динозавр прямо сказал, что перед товарищем в штатском, мол, не ему прикрывать мой непоротый зад.

тридцать четыре. нужна вторая квартира (Сашка решила — нам время передохнуть). ночью курил — обнаружил под крышкой в сортире пачку пилюль, помогающих крепкому сну.

сорок один. мне пора бы заняться спортом — хоть километр, но каждый день проходить. позавчера ощутил неприятную спёртость ниже пупка. хронический панкреатит.

будем считать, что полтинник. Алёны не слышно. думаю, снова посеяла мой телефон. Макс — первоклашка, мой вклад не был бы лишним. Сашка сказала, навязывать — некомильфо.

сколько там? господи, нет, я прошу — не альцгеймер! хочешь — возьми мои зубы, колени, лицо, дай мне типун на язык или шанкр на ноге, мне стыдно, я каюсь, я каюсь, я был подлецом, врал, предавал, извивался. я стар, я лысею, дай мне хотя бы неделю — проститься с людьми!

семьдесят два. хочу, чтоб заткнулись соседи.

так верещат, будто слушать должен весь мир.

pinkie.jpg

Хрусталёв, шпикачку!

вот я сижу, повиливаю хвостом.

пьянство всегда приходит вместе с авралом. мне наливают водки в плошку под стол, а я бы ногу выебал генералу. он говорит: просрали, свели к нулю, надо этим процессам противодействовать! я с ним согласен и даже слегка скулю, думая о буженине белогвардейской.

он заявляет: всюду нынче контра; кто не контра, тот сука, циничное рыло, плюнуть противно, им ведь в охотку и в радость кашу искать пожирнее в общем корыте. тише? сейчас тебе, стерва, будет потише, я, блядь, в науке быть тихим целый профессор, лучше заткнись, никто нас тут не услышит. надо, надо плотнее заняться процессами.

«снова нажрался».

дальше, как мародёр, он раскурочит сейф и металл достанет. (это значит — мне скоро перепадёт! так, говорят, придумал какой-то «старый».)

он за рулём, я рядом. по улицам стылым ночью пускают ездить совсем без правил! разве русский не любит быстрой езды? я и борзой, и русский, и мне по нраву. он говорит, что просто бы погонять (я не гончая, как по мне — это бредни).

он тормозит рядом с кем-то, глядит на меня: первая остановка, она же последняя.

кто-то бежит и падает. видно, устал. я не могу сдержаться, луплю хвостом.

мой генерал убирает в кожу металл.

кровь — это вкусно.

испытываю восторг.

Ассоль

Ассоль наплевала на моряков,
закусила резной мундштук,
и было усесться совсем легко
на барный высокий стул.

Ассоль не боится по вечерам
домой приводить мужчин,
с утра запирая за тем, кто вчера
её греческому учил;

и даже похмельный в затылке клык
по-своему любит Ассоль:
пока он ноет, она не слышит
шёпота парусов.

***

Мы кулак, а ты — лишь жалкая единица;
мы сжимаем синицу, пока ты пускаешь нюни.
Почему ты мнёшься, что тебе вечно мнится,
никого не волнует. Теперь припади к деснице,
не забыв утереть предварительно сопли и слюни.

Это даже не больно, нечего корчить морду —
ты один как перст (не льсти себе, будто средний).
Гордость — это старую мать избавить от скорби,
а хамить старшим по чину — это не гордость.
И кончай трястись, ничего ты не предал.

Не стесняйся, лижи — говорят, тебе будет вкусно
(это делают ради амбиций и первые лица!).
А тебе не нужно амбиций. Быть смирным — искусство.
Что, готов отречься от былого паскудства?
Да?

Тогда тебе дозволено застрелиться.

Господин Туралеев и методы рационального ухаживания

Сказочная моя, волшебная Элизабета!
Всё, что случится ночью, утром будет забыто;
всё, что случится утром, уже не ваша забота.
(Ну перестань кривляться, и не таких видал.)

Да, Элизабета, вы прекрасней рассвета:
из богов и светил собрана ваша свита.
Можно ведь без обета — право же, естество так
подло разбередить, а после гроша не дать!

(Лиза, кончай ломаться, кончай дуреть от побед —
в мире полно и других, сговорчивых Элизабет.)

в Лаосе в семьдесят пятом

а помнишь, в Лаосе в семьдесят пятом
по телу стаккато стучали пули.
мы их шикарно тогда надули;
ты мне впервые назвался братом.

помнишь, в Москве в девяносто третьем —
на жёлтой карете в ночь от погони?
да где и воду теперь, и огонь, и
медные трубы такие встретишь?

медные трубы, полные соли,
в сизом поле — медные трупы.
помнишь, всшпарив коня по крупу,
мы наганом лечили совесть?

знаешь, когда с нас всё-таки спросят,
пусть бы и спрашивали стократно,
не устыжусь ни себя, ни брата.

новую проседь и старые траты
к нам же река выносит обратно,
но и друг друга тоже выносит.
может, махнём и—

…как «не был в Лаосе»?

трагический студенческий

студент ползёт по пустыне, кожу вжарив в гранит,
на горизонте кусты и воды солёная нить;
скоро гравий остынет — тяни лямку, тяни,
ты прикроешься с тыла пачкой читанных книг,
ты прикроешься с носа даром ловить на лету.

ветер вырвал и носит честно спрятанный туз
из рукава. сносно, знаешь, было бы тут,
если б не падать носом, выстоять б на посту…
если б меньше вопросов, если б больше любви!
ветер вырвал и носит, в жгут извилистый свив,
ответ на билет номер восемь, взрощенный на крови.

скоро спустится осень — живи, милый, живи!

***

концы известно, простые у всех классических книг:
студент умер в пустыне, не прокусив гранит.

программное стихотворение на тему поэта и поэзии

Чтоб написать стих обалденный самый, достаточно просто выдумать адресата. Скажем, гусара с заверченными усами в этой гусарской курточке полосатой, как бишь она называется, я забыла… В общем, гусар и без куртки довольно милый. Критики жмут ли руку мне, морщат лбы ли, втайне всегда сочувствуют горьким милли-граммам тоски и боли такой девичьей, что через букву рвётся в клочки со строчек.

Всякий поэт, знаете ли, двуличен. В толще своих стихов он — одиночка, выброшенный на утёсы суровой жизни бурной волной всех тех, что ему чужие. Наедине же с критиком он — держитесь — может и через ноздри вытянуть жилы. Он объяснит, кто из нас самый-самый, он позвонит бабушке тёти Сары, чтоб доказать…

…Шли бы они лесами.
Я не хочу писать, я напьюсь с гусаром.

celestial

хочешь — рви себя, хочешь — бей себя, проверяй себя на излом, хочешь — пей себе и пой весело, побеждай без подлянок зло, будь бесхитростным, честноискренним, рассыпай медяки любви, но в конце — всё одно не истина, а обман и галимый вид из окошка в твоём двухзвёздочном наспех купленном номерке, что ютится за винно-водочным филиалом ООО «Кедр».

тут, в раю, всё давно распродано — баннер стоит полтинник в день, богу тоже ведь нищеброды, блин, не сдались (впрочем, так везде). ты был правильным, ты был паинькой — получай свой конкретный пай: чай, пакетик с бельём запаянный, сто рублей — и не выступай. можешь бизнес открыть селёдочный, экспортировать рыбу хек (одолжишь у Харона лодочку за процент или два, хе-хе) — это будет, конечно, с толком всё, монополии здесь в ходу: бог и сам конкурентов долго сёк и вообще не имел в виду. развернёшься с такой зарплатою, серафимы вот крышанут, ну а дальше всё по накатанной: тут подмазать, а там толкнуть, здесь обрезать немного плату тем, кто хреново верит в Христа.

а потом — филиал на Лапуте, взятки гладки, душа чиста — это рай настоящий, прибыльный, без терзаний, проблем, забот. может даже построишь рибону-блин-клеиновых дел завод (это допуск, да, к эволюции — станешь прям-таки демиург! увеличишь кайф от поллюций им, ну и прочая ловкость рук — и смотри, тебе уже люди там строят классные алтари!).

это всё, сам знаешь, прелюдия — дальше будет на раз-два-три: по дешёвке отыщешь нимб, его — обменяешь на кус ребра, тот — на полкило мяса нимфьего…

рай ведь — прибыльный бизнес, брат.

***

а он уже по-взрослому импозантен
и знает десять способов быть мужчиной;
и, да, наверняка останется завтра
играть в очко на свеженькие морщины

твои. он носит галстук и бакенбарды
и мантию солёного одеколона.
ты с ним в Перу и даже не Занзибар бы,
а он смеётся, пьёт, зазывает в лоно

природы (может, завтра: завтра суббота).
такая пошлость, господи, в подмосковье.
конечно, ты ссылаешься на работу
и запираешь ящичек — тот, с любовью

в себе. расправит пальцами — мол, не плакай —
твоё лицо. вообще — он скоро уходит.
сегодня в зеркале дрожь бровей, это лакмус:
могли придумать выход. ну, Питер хоть бы.

а в телефоне, блин, абонент недоступен,
плюёшь, глотаешь коньяк — и носом в койку,
в которой вечно разврат и вообще чёрт в ступе —
ну и сегодня видится бред какой-то.

наутро снова набрать надоевший номер,
чтоб через слёзы узнать (он таки женат был)
от с пылу с жару вдовы, что, мол, взял да помер,
нет-нет, спасибо, что вы, денег не надо;

повесить трубку, взять аккуратно ножик
и вырезать из себя — широко и с кровью —
все эти запахи, одеколон и кожу
и очень-очень пошлое подмосковье.

за пару лет бытия с подмосковным сердцем
научишься быть мудрой и без азарта
любить. и станешь брезговать страстью с перцем,
ведь ты теперь по-взрослому импозантна.

заклятие

я заклинаю морями и океанами,
спетыми песнями, стонущими примадоннами,
ближними странами, дальними странами, странными странами,
белыми птицами, рыбами злыми придонными;

я заклинаю холерикой и меланхолией,
солнцем, и небом, и прочей фигнёй атмосферною,
теми, кого ненавидели, видели, холили,
купрумом, бором, дейтерием, тритием, феррумом;

я заклинаю своими руками белёсыми,
красными раны губами и целой палитрою,
круглою галькой, бровастыми тихими плёсами,
килопаскалями, киловоды килолитрами;

я заклинаю последним заклятием Мерлина,
чуждой постелью, родными лубками-берёзами,
звёздами, что запеклись на пугающих терниях,
я заклинаю вас, люди:
не будьте серьёзными.