для цивилизованных времен
если вы слишком совестливы и хорошо воспитаны, чтобы вменять человеку в вину место его рождения и прочие факторы биографии, никак не зависящие от его воли, у вас есть два пути: учиться смирению и принятию или воспользоваться читерской фразой с картинки.
выбор, думается, очевиден.
Припечатала
Пару месяцев назад я ехала в купе двухэтажного поезда Питер-Москва.
Поезда эти одновременно бюджетны и не лишены фешенебельности, выраженной в работающих лампочках над полками. И публика их выбирает приятная — с нередко в жопу пьяными, но всё-таки лицами, а не харями. В общем, если чего и не хватало нашему потерянному поколению, так это двухэтажных поездов. Типа того, в котором я ехала. Пару месяцев назад.
Компания, собравшаяся в моём купе, отчётливо выдавала тот факт, что тут собираются снимать ситком — больно уж она была типажная. Эту ночь мне предстояло подарить лысому, экстравертному и чрезвычайно здравомыслящему дяденьке, представившемуся Дедом Морозом Всея Мирового Казачества (он ехал в Останкино записывать обращение к пастве); очень молчаливому, очень вежливому и очень при деньгах молодому человеку с айфоном; и хрупкой интеллигентной даме за семьдесят, о которой и пойдёт рассказ.
Сперва мне показалось, что дама слегка не в себе (оно и неудивительно, она со своими плакальщицами-провожальщицами аж правнука обсуждала до отправления). Она что-то всё не могла отыскать в чемодане, немного терялась, немного причитала — но в целом вела себя крайне достойно. Из тех, с которыми обсуждают Стравинского, а не цены на кефир. Я про Стравинского ничего сказать не могу, поэтому смотрела на неё с подобающим пиететом и не выёбывалась.
Не выёбываться мне удавалось до самого утра (кроме того момента, когда я тыкнула пальцем вежливого молодого человека с айфоном, чтобы он перевернулся на другой бок и хоть на десять минут умерил свой громогласный храп, а молодой человек поразительно бодрым и лишённым обсценностей тоном сообщил, что «это не он, это бабушка»). Утром, встрёпанно спустившись со своей полки, я обнаружила, что никакая не бабушка, а по-прежнему интеллигентная дама благосклонно вещает Казачьему Деду Морозу о том, в каких восхитительных местах Москвы она живёт, ах, таких исторических, там ведь графья эти, князья те, ах, одно удовольствие там жить!
— Как важно жить в историческом, красивом месте, — нежным голосом дикторши детских сказок пропела дама и вдруг обратила свой добрый взор на меня: — Вы ведь согласны?
— Ммм, — ловко скрыла я тот факт, что имена, фамилии и даты упомянутых князьёв-графьёв не говорили мне ничего.
— Вот, — удовлетворилась дама, — вы приятная, умная девушка, я это сразу поняла. Не смейтесь, я такие вещи вижу. С первого взгляда. Меня даже некоторые боятся. Ну а как не увидеть? Ведь почти все молодые люди нынче — идиоты.
Слово «идиоты», пропетое негромким сопрано с детской пластинки, звучало особенно веско.
— Ммм, — покладисто согласилась я.
— Вот у меня племянники, например, — беспечно продолжила дама. — Идиоты. Потерянное поколение. Ну, им восемнадцать лет — и вот они придумали: то ли курили что, то ли я не знаю, но стали по городу без штанов бегать.
Я не вполне поняла, метафорически без штанов или в прямом смысле, но уточнять из вежливости не стала.
— Но это ничего. Ничего. Я их так припечатала — больше они у меня бегать не будут.
— Сурово, видимо, припечатали! — загоготала я, представляя хрупкую даму не то со скалкой, не то с матюгальником. Любому дураку известно, что в таких вот нежных старушках черти и водятся, и мне хотелось её поддержать.
— Да нет, — ровно ответила она, — не сурово. Обычно. Я им клейма поставила.
Паузы не повисло. Казачий Дед Мороз кивнул со всецело понимающим видом.
— В каком смысле?
— В обычном, — голос дамы окрасился ноткой раздражения на моё тугоумие. — Ну клейма, простые клейма! Чтоб штаны не снимали и от рода не откалывались. Те, кто от рода откалывается, — те теряются. И не выживают.
Казачий Дед Мороз кивнул ещё более глубокомысленно. Он явно понимал, что в этой жизни к чему.
Я сглотнула.
— Как… не выживают? — удалось пролепетать мне. — А как же… А если… Ну, а вдруг человеку хочется…
— Я, когда на человека смотрю, сразу про него всё вижу, — стальным голосом отрезала дама. — И какой он, и какая жизнь у него будет. Вот на вас сейчас смотрю — и тоже вижу.
— И какая у меня будет жизнь? — понурилась я.
— Сложная.
Казачий Дед Мороз в третий раз кивнул.
Последние полчаса в этом поезде представители потерянного поколения провели на самом краешке сиденья.
***
каждый раз, когда мама с намёком оставляет на видном месте схему пошива распашонки, папа заводит туманные беседы о женской самореализации, а школьная подруга объясняет любые беды недостатком половых актов в моей спальне и борщей в моём репертуаре.
каждый. ёбаный. раз.
***
любая революция — она ведь как покемоны. собери под свои знамёна их всех, и тогда элиты — неважно, четвёрка или восьмёрка — так и быть, согласятся с тобой поговорить.
<3
любовь, чувство партнёрства, не-одиночество, да и просто отсутствие недоёба — это прекрасно. настолько прекрасно, что мало что в мире способно с этим сравниться.
но господи, куда же деваться от представлений о том, что человек обязан делать всё сугубо в угоду своему комфорту и счастью. что стремиться к ним вообще необходимо. что если тебя мучает что-то, отличное от насущных бытовых нужд, то это мучение нужно непременно чем-то заглушить, заболтать, забить, только бы не слышать, не слышать.
и уж тем более — что заглушать можно другим человеком.
он живой вообще-то, человек этот.
синицы в волосах
бывают такие люди: довольно, в общем-то, обычные, не эксцентрики, коленец не выкидывают, так по ним и не скажешь — но в волосах у них живут птицы. тоже, в общем, простые, без экивоков. живут себе и живут, цвинькают.
но когда проходишь мимо такого человека, на тебя каждый раз тараторит и крыльями шуршит — а потом непременно ещё следом увивается и летит две улицы.
(после этого ещё часто ключей не доискаться, птицы же любят блестящее.)
цена чуда
люди соизмеримых со мной поколений любят поныть о том, что народ глупеет, мир портится, а вода какая-то недостаточно мокрая. откуда-то в них берётся эта тяга забывать, что, несмотря на локальные события и беды, в целом нам посчастливилось жить в относительно сытое, спокойное, мирное и умное время; в одну из самых человеколюбивых и благоденственных эпох в истории человечества. мы не умрём в двадцать от стрелы в колене, тридцать от неудачных родов, сорок от чумы или пятьдесят от сколько можно уже коптить небо. за месяц через наш разум проходит больше знаний, чем через целую средневековую жизнь. мы добились всеобщей грамотности, гражданских разводов, интернетизации всей страны и возможности показать миру фотографию своего завтрака.
но господи, до чего же люди поколений постарше любят обвинять нас в том, что нам хорошо жить в том хорошем мире, который они столь старательно строили, — как будто строили его не за этим.
иногда я чувствую в этом когти рептилоидного заговора.
гоациник
у птицы гоацина — нетривиальный способ пищеварения. то, что другие делают в желудке, они творят в собственном зобу — из-за чего тот разрастается, и его солидные объёмы вытесняют киль и летательные мышцы. неудивительно, что гоацины предпочитают виртуальное общение — это всё-таки проще, чем куда-то там переться.
помните, что ваш оппонент в виртуальном споре всегда может оказаться простым гоацином.
(выше — история в нескольких картинках, их можно листать стрелочками. а можно, конечно, не листать, удовлетворившись загадкой первого кадра)
тайм-менеджмент
главный враг человечества — это не рак, не геополитический раскол и не оно само.
главный враг человечества — это тайм-менеджмент.
I have a dream
***
…но отыскать сериал, который сумел бы хотя бы сравниться с тем, из-за которого на третьем курсе как-то сама собой прошляпилась сессия, а потом вы ещё с Олькой поругались, потому что ну как ей объяснишь, зачем в шестой раз, и вообще она не плакала в конце второго сезона, и дело не в сериале, конечно, но в конце месяца, когда пришло время платить за квартиру, она просто не стала класть в секретер деньги, и тогда совсем уже всё стало понятно; так вот, отыскать сериал, который был бы с тем хотя бы соизмерим, — задача для смертного, конечно, невыполнимая.
манифест патриотизма
я восхищаюсь карнавальностью нашей культуры.
мужчины в красивых шапках стегают плёткой женщин в некрасивых. мужчина с солидной лысинкой шутит про доту, и люди с убедительным кругозором тут же прощают ему шутки про радиоактивный пепел. мужчина с тремя высшими глушит горькую. женщина с тремя детьми глушит ядовитые волны, которые соседи транслируют ей из США. мы переходим с зимнего времени на летнее. мы переходим с летнего времени на зимнее. мы отменяем зимнее время, летнее время, мы отменяем время вообще.
пока пиндосы выводят по складам «тех-но-ло-ги-чес-ка-я син-гу-ляр-ность», мы находим сингулярность без технологий, сингулярность духовности и абсурда, сингулярность высокую и истинную, сингулярность отказа от причин и следствий. любой кретин может стремиться к успеху и сытой старости. а я не хочу стареть. только в стране, покинувшей время, возможно бессмертие.
ноги — атавизм.
dada — dadaism.
я — огромный жёлтый гриб.
смерть неизбежна.
кошмары у каждого свои
последний мой кошмар был о том, что в английском на самом деле есть слово mok, но простым людям об этом знать не полагается — а я узнала, и поэтому скоро меня убью масоны.
***
когда я вижу кого-нибудь, у кого дома дохуя порядок, это обычно моя базовая гипотеза.