вот я сижу, повиливаю хвостом.

пьянство всегда приходит вместе с авралом. мне наливают водки в плошку под стол, а я бы ногу выебал генералу. он говорит: просрали, свели к нулю, надо этим процессам противодействовать! я с ним согласен и даже слегка скулю, думая о буженине белогвардейской.

он заявляет: всюду нынче контра; кто не контра, тот сука, циничное рыло, плюнуть противно, им ведь в охотку и в радость кашу искать пожирнее в общем корыте. тише? сейчас тебе, стерва, будет потише, я, блядь, в науке быть тихим целый профессор, лучше заткнись, никто нас тут не услышит. надо, надо плотнее заняться процессами.

«снова нажрался».

дальше, как мародёр, он раскурочит сейф и металл достанет. (это значит — мне скоро перепадёт! так, говорят, придумал какой-то «старый».)

он за рулём, я рядом. по улицам стылым ночью пускают ездить совсем без правил! разве русский не любит быстрой езды? я и борзой, и русский, и мне по нраву. он говорит, что просто бы погонять (я не гончая, как по мне — это бредни).

он тормозит рядом с кем-то, глядит на меня: первая остановка, она же последняя.

кто-то бежит и падает. видно, устал. я не могу сдержаться, луплю хвостом.

мой генерал убирает в кожу металл.

кровь — это вкусно.

испытываю восторг.

привет, человек. я — хламидомонада,
я обитаю в терпких морях Монако.
в ломких кромках водорослей, однако,
я никогда не бывала — и, видно, не надо.
мир мой мокрый, хмурый, серый и мелкий;
впрочем, в округе бродят крамольные слухи,
что где-то там наверху прозрачно и сухо.

мне небо сыплет на голову побелку.

мне небо белое, небо не голубое —
а, говорят, в далёких витках нирваны,
живут моря без небес под названьем «ванны»,
живут моря без границ и с живым прибоем…
я знаю: серый мир никому не нужен,
мой милый мир с осыпавшейся побелкой.

вчера узнала, почему мне так мелко:
оказывается, я обитаю в луже.

люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени…

утконосики, и выдрочки,
и эвглены, и каланчики,
мохноногие вомбатики
и смешные сурикатики,
зоо-педо-дрозофилы и
полосатые удодики,
капибары с кукабаррами,
юные стегоцефальчики,
необученные тупики,
козодои, кашалотики,
гуппи, крабики и лобстеры,
и морские огуречики,
и стада, стада креветочек
и ещё раз сурикатики —

все сойдутся ночью тёмною,
чтоб пожрать меня.
коварные!

что чувствуют в марте коты,
какие потоки эмоций?
какая звериная песнь
теснится в звериной груди?

наполнился мявом пустырь:
неймётся, неймётся, неймётся!
а сердце по древней тропе
врывается в мартовский тир,

и сердцу никак не остыть,
и сердце вот-вот разорвётся:
«я в детстве болезни терпел,
но в целом-то тигр я,
тигр!»