Ассоль наплевала на моряков,
закусила резной мундштук,
и было усесться совсем легко
на барный высокий стул.
Ассоль не боится по вечерам
домой приводить мужчин,
с утра запирая за тем, кто вчера
её греческому учил;
и даже похмельный в затылке клык
по-своему любит Ассоль:
пока он ноет, она не слышит
шёпота парусов.
Мы кулак, а ты — лишь жалкая единица;
мы сжимаем синицу, пока ты пускаешь нюни.
Почему ты мнёшься, что тебе вечно мнится,
никого не волнует. Теперь припади к деснице,
не забыв утереть предварительно сопли и слюни.
Это даже не больно, нечего корчить морду —
ты один как перст (не льсти себе, будто средний).
Гордость — это старую мать избавить от скорби,
а хамить старшим по чину — это не гордость.
И кончай трястись, ничего ты не предал.
Не стесняйся, лижи — говорят, тебе будет вкусно
(это делают ради амбиций и первые лица!).
А тебе не нужно амбиций. Быть смирным — искусство.
Что, готов отречься от былого паскудства?
Да?
Тогда тебе дозволено застрелиться.
Сказочная моя, волшебная Элизабета!
Всё, что случится ночью, утром будет забыто;
всё, что случится утром, уже не ваша забота.
(Ну перестань кривляться, и не таких видал.)
Да, Элизабета, вы прекрасней рассвета:
из богов и светил собрана ваша свита.
Можно ведь без обета — право же, естество так
подло разбередить, а после гроша не дать!
(Лиза, кончай ломаться, кончай дуреть от побед —
в мире полно и других, сговорчивых Элизабет.)
а помнишь, в Лаосе в семьдесят пятом
по телу стаккато стучали пули.
мы их шикарно тогда надули;
ты мне впервые назвался братом.
помнишь, в Москве в девяносто третьем —
на жёлтой карете в ночь от погони?
да где и воду теперь, и огонь, и
медные трубы такие встретишь?
медные трубы, полные соли,
в сизом поле — медные трупы.
помнишь, всшпарив коня по крупу,
мы наганом лечили совесть?
знаешь, когда с нас всё-таки спросят,
пусть бы и спрашивали стократно,
не устыжусь ни себя, ни брата.
новую проседь и старые траты
к нам же река выносит обратно,
но и друг друга тоже выносит.
может, махнём и—
…как «не был в Лаосе»?
давайте представим, в 1989 году Джордж Лукас не упал и не уебался головой о то злополучное полено, которое сместило все извилины в его голове к центру «бабло», а открыл портал в свою голову и поселился в блаженном мире себя, говорящего «Лукас Лукас Лукас» (вероятно, испытывая острое сексуальное удовлетворение каждую минуту), а в его голове вместо этого поселилась я (например, родилась туда в девяностом, год пустоты разве б заметили). я бы сняла I-III эпизоды «Звёздных войн» совсем иначе.
ну, во-первых, я бы просто не стала их снимать. если что у старины Джорджа на далёкой границе семидесятых и восьмидесятых и было, так это неожиданное чувство композиции; старая трилогия — очень целостна и отлично выстроена (введение — мрачное развитие — катарсис в развязке), нафига?
но если, во-вторых, мне бы всё-таки досталось часть его жадности и я решила снимать, я не вела бы себя так, как будто уебалась головой о то самое злополучное полено. например, я бы учла, что ВСЕ БЛЯДЬ ЗНАЮТ, ЧТО ДАРТОМ ВЕЙДЕРОМ СТАНЕТ БЛИЖАЙШИЙ ЧУВАК ПО ФАМИЛИИ СКАЙВОКЕР, и не стала лепить из этого интригу. или что «Звёздные войны» смотрят ради пыщ-пыщ, а не ради унылой политики. или что мы все знаем, что победить должны плохие ребята, поэтому тут плот-твиста не получится, поэтому плохим ребятам надо добавить хоть немного здравого смысла.
и вот как бы я их сняла.
все попытки развивать тему супергероев выглядят смешно и нелепо, потому что, признайте, нет никакого способа убедительно вписать мужика в латексных трусах в нашу реальность. суровое утрирование, списывание на сексуальную извращённость или рефлексия в виде «он начитался комиксов, захотел повторить и повторил» выглядят атмосферненько, но неубедительно.
но я вдруг поняла, какое супергеройское кино бы посмотрела.
главный герой — неожиданность — супергерой. он занимается этим нелёгким делом уже десять лет, поэтому, ради аллаха, его мотивации и поводы остаются за кадром. важно, что он достаточно популярен (хотя не взрывает рейтингов; скажем, молодёжи насрать на него, потому что молодёжи вообще насрать на политику и преступность; соответственно, обсуждают его в основном толстые дядьки с двумя кандидатскими в ночных радиопередачах; но и то хлеб). тем не менее, какой-то достаточно молодой режиссёр, балансирующий на грани попсы и арт-хауса, решает снимать кино про этого супергероя.
и, ха-ха, приглашает главного героя на эту роль. то есть на роль самого себя. мол, в образ вписывается. тот, поломавшись, соглашается (борьбой с преступностью сыт не будешь).
всё вышеописанное должно упаковываться в полчаса. а дальше — съёмки фильма (в основном состоящие из споров режиссёра и ГГ о том, какова жизнь супергероя) и высокобюджетный экшн. постепенно главный герой сам, разумеется, начинает забывать, где границы кино, начинает менять поведение, начинает параноить, что все догадаются, примиряется с публичностью, напивается и, глубоко вздохнув, признаётся в том, что да, он на самом деле человек-ктототам… после чего, разумеется, попадает в психушку, где и умирает через неделю от аллергической реакции на транквилизаторы.
фильм кончается псевдодокументальными съёмками режиссёра через двадцать лет, с Золотой Пальмовой Ветвью в руках объясняющего, что никакого героя, конечно, на самом деле не было, просто он решил экранизировать городскую легенду, а люди постфактум в неё поверили. и, что самое печальное, актёр, исполнявший главную роль, поверил. и сошёл с ума. но в целом это к лучшему, потому что супергеройское кино — это всё-таки та ещё чушь.
и главное, чтобы всё это было оформлено как нормальный дорогой супергеройский блокбастер — со слоу-моушном, нелепым костюмом в современно-приглушённых тонах, суровой нарезкой мордобоя каждые пятнадцать минут, тупой маской и, главное, дебильным именем. и все штампы этого кино (сверхсекретность, детские травмы, «мир не готов принять меня таким» и т.д.) первый час нужно соблюдать.
ну да, базироваться на комиксе оно не должно.
придумала сюжет для социальной рекламы.
на экране: менеджер среднего звена в полосатом галстуке устало пьёт стакан водки.
мрачный голос диктора: там, где не справляются даже самые трудолюбивые работники.
на экране: по монитору ползут столбики непонятных чисел. фокус меняется — мы видим отражение в этом самом мониторе лохматого молодого человека, рыдающего в ладони.
мрачный голос диктора: там, где даже боты устают от монотонности труда.
на экране: толстый противный дядька в пиджаке вырывает из дрожащих рук менеджера пачку денег. тысячная бумажка падает на пол, но никто её не поднимает.
мрачный голос диктора: там, где кончается финансирование.
на экране: кадры из хроник различных катастроф (цунами; грузовик эффектно въезжает в бетонную стену; ноги повешенного; пожар; рыдающие дети).
мрачный голос диктора: там, где разум бессилен — появляются они.
титр: (на весь экран, белым по чёрному, болдом и каким-нибудь сверхпафосным шрифтом):
сюжет.
хикковатый молодой человек, шесть полностью прокачанных персонажей в линейке, рейтинг 20 на торрентс.ру, фрилансер, работающий запостиванием всяких ссылок по форумам и набиванием капчи, видит на каком-то сайте фотографии швейцарской (или норвежской) тюрьмы. вот из этих, которые со всеми удобствами, одиночной камерой и даже интернетом. и понимает, что вот она — жизнь! всё равно ж дома сидит, а там — и работать не надо, знать развлекайся. тебя кормят, содержат и вообще.
быстренько лезет на сайт знакомств, находит там полную даму in her late forties. короткий головокружительный (для неё) роман, она соглашается за него выйти. дальше долгое, нудное описание переезда и кучи бюрократических проволочек. к даме (скажем, Хильде) он совершенно, разумеется, равнодушен. впрочем, со временем проникается некоей теплотой — в конце концов, именно благодаря ей…
всё это время ему приходится прилично выглядеть: бриться, ходить в выглаженной одежде… но он не привыкает к этому, так и оставаясь в душе сраным хикки. по ночам, лёжа рядом с Хильдой, он думает о том, как ограбит банк, попадётся и загремит в тюрьму своей мечты.
разумеется, когда наступает момент, у него неожиданно всё получается. сперва он хочет пойти с повинной, но Хильда отговаривает его (она ничего не знает о замыслах супруга, но совершенно не хочет терять свежеобретённого любовника). тогда он решает повторить попытку.
в конце своей жизни он, крупный кримминальный барон, решается на последнее дело. он давно уже забыл о своей детской мечте попасть в хорошую тюрьму; на сей раз — всё серьёзно. задействованы десятки людей. нужные охранники подкуплены, машины заготовлены, в инкассаторах — свои люди. он едет на дело самолично. всё начинается хорошо, но потом…
догадались уже, да?
(далее…)
студент ползёт по пустыне, кожу вжарив в гранит,
на горизонте кусты и воды солёная нить;
скоро гравий остынет — тяни лямку, тяни,
ты прикроешься с тыла пачкой читанных книг,
ты прикроешься с носа даром ловить на лету.
ветер вырвал и носит честно спрятанный туз
из рукава. сносно, знаешь, было бы тут,
если б не падать носом, выстоять б на посту…
если б меньше вопросов, если б больше любви!
ветер вырвал и носит, в жгут извилистый свив,
ответ на билет номер восемь, взрощенный на крови.
скоро спустится осень — живи, милый, живи!
***
концы известно, простые у всех классических книг:
студент умер в пустыне, не прокусив гранит.
Чтоб написать стих обалденный самый, достаточно просто выдумать адресата. Скажем, гусара с заверченными усами в этой гусарской курточке полосатой, как бишь она называется, я забыла… В общем, гусар и без куртки довольно милый. Критики жмут ли руку мне, морщат лбы ли, втайне всегда сочувствуют горьким милли-граммам тоски и боли такой девичьей, что через букву рвётся в клочки со строчек.
Всякий поэт, знаете ли, двуличен. В толще своих стихов он — одиночка, выброшенный на утёсы суровой жизни бурной волной всех тех, что ему чужие. Наедине же с критиком он — держитесь — может и через ноздри вытянуть жилы. Он объяснит, кто из нас самый-самый, он позвонит бабушке тёти Сары, чтоб доказать…
…Шли бы они лесами.
Я не хочу писать, я напьюсь с гусаром.
хочешь — рви себя, хочешь — бей себя, проверяй себя на излом, хочешь — пей себе и пой весело, побеждай без подлянок зло, будь бесхитростным, честноискренним, рассыпай медяки любви, но в конце — всё одно не истина, а обман и галимый вид из окошка в твоём двухзвёздочном наспех купленном номерке, что ютится за винно-водочным филиалом ООО «Кедр».
тут, в раю, всё давно распродано — баннер стоит полтинник в день, богу тоже ведь нищеброды, блин, не сдались (впрочем, так везде). ты был правильным, ты был паинькой — получай свой конкретный пай: чай, пакетик с бельём запаянный, сто рублей — и не выступай. можешь бизнес открыть селёдочный, экспортировать рыбу хек (одолжишь у Харона лодочку за процент или два, хе-хе) — это будет, конечно, с толком всё, монополии здесь в ходу: бог и сам конкурентов долго сёк и вообще не имел в виду. развернёшься с такой зарплатою, серафимы вот крышанут, ну а дальше всё по накатанной: тут подмазать, а там толкнуть, здесь обрезать немного плату тем, кто хреново верит в Христа.
а потом — филиал на Лапуте, взятки гладки, душа чиста — это рай настоящий, прибыльный, без терзаний, проблем, забот. может даже построишь рибону-блин-клеиновых дел завод (это допуск, да, к эволюции — станешь прям-таки демиург! увеличишь кайф от поллюций им, ну и прочая ловкость рук — и смотри, тебе уже люди там строят классные алтари!).
это всё, сам знаешь, прелюдия — дальше будет на раз-два-три: по дешёвке отыщешь нимб, его — обменяешь на кус ребра, тот — на полкило мяса нимфьего…
рай ведь — прибыльный бизнес, брат.
а он уже по-взрослому импозантен
и знает десять способов быть мужчиной;
и, да, наверняка останется завтра
играть в очко на свеженькие морщины
твои. он носит галстук и бакенбарды
и мантию солёного одеколона.
ты с ним в Перу и даже не Занзибар бы,
а он смеётся, пьёт, зазывает в лоно
природы (может, завтра: завтра суббота).
такая пошлость, господи, в подмосковье.
конечно, ты ссылаешься на работу
и запираешь ящичек — тот, с любовью
в себе. расправит пальцами — мол, не плакай —
твоё лицо. вообще — он скоро уходит.
сегодня в зеркале дрожь бровей, это лакмус:
могли придумать выход. ну, Питер хоть бы.
а в телефоне, блин, абонент недоступен,
плюёшь, глотаешь коньяк — и носом в койку,
в которой вечно разврат и вообще чёрт в ступе —
ну и сегодня видится бред какой-то.
наутро снова набрать надоевший номер,
чтоб через слёзы узнать (он таки женат был)
от с пылу с жару вдовы, что, мол, взял да помер,
нет-нет, спасибо, что вы, денег не надо;
повесить трубку, взять аккуратно ножик
и вырезать из себя — широко и с кровью —
все эти запахи, одеколон и кожу
и очень-очень пошлое подмосковье.
за пару лет бытия с подмосковным сердцем
научишься быть мудрой и без азарта
любить. и станешь брезговать страстью с перцем,
ведь ты теперь по-взрослому импозантна.
я заклинаю морями и океанами,
спетыми песнями, стонущими примадоннами,
ближними странами, дальними странами, странными странами,
белыми птицами, рыбами злыми придонными;
я заклинаю холерикой и меланхолией,
солнцем, и небом, и прочей фигнёй атмосферною,
теми, кого ненавидели, видели, холили,
купрумом, бором, дейтерием, тритием, феррумом;
я заклинаю своими руками белёсыми,
красными раны губами и целой палитрою,
круглою галькой, бровастыми тихими плёсами,
килопаскалями, киловоды килолитрами;
я заклинаю последним заклятием Мерлина,
чуждой постелью, родными лубками-берёзами,
звёздами, что запеклись на пугающих терниях,
я заклинаю вас, люди:
не будьте серьёзными.
из глупой юности
в глупую старость
транзитом.
возраст — это такой корсет,
который утягивает
чересчур подвижное тело.
пряжка первая: все всё равно как все.
можно всю жизнь косплеить Матросова или Гастелло,
летать под горящими мостами,
не чуять ног, рук,
отца и брата,
принципиально новым ничего не станет —
ну, приумножится
заработная плата.
пряжка вторая: чувства чаще страшны,
чем симпатичны.
особенно обнажённые.
«переживать» обычно равняется «ныть».
пряжка третья: любовь измеряется
жёнами,
мужьями; ум — профессиями, талант — гешефтами,
здоровье — личным врачом,
если хоть что-то значит.
мужчины меряются чаще числом подшефных, а
женщины —
последними окрученными мачо.
дальше пряжки меньше, филиграннее,
постепенно
переходящие в само тело.
и пафос в том, что если они не ранят вас,
значит вы
высохли до предела.
значит вы возмужали, теперь хоть бы до ста расти,
и счастливая вечная жизнь
начнётся весьма скоро;
значит, экзоскелет вашей старости
вам уже
совсем впору.
думаю, смерть — это окончательное примирение с миром.
под забрало забрался
весь пушистый и серый
свесив ножки уселся
под забрало забравшись
рыцарь падал смеялся
насмерть миром отксерен
рыцарь в мире навечно
в списках без вести павших
ведь у них были танки
а у нас больно били
а при нас Дюрандали
а у них были пули
рыцарь падал смеялся
серожёлтый от пыли
и немного багряный
и немно уснулый
надувались экраны
ошалело глазели
и шептали эфиром
как смешно и нелепо
под забрало забрался
весь пушистый и серый
до земли прораставший
остывающий пепел